Джузеппе Тароцци. «Верди»

2. Шестьсот лир в год

Джузеппе Верди навсегда запомнит это время, проведенное в Буссето, почти целиком заполненное учебой — по необходимости грамматикой, историей, математикой, а главное — лавиной звуков, извлекаемых из старого спинета, занятиями теорией музыки и беседами с Провези. Эти дни, прошедшие в тишине и покое в сонном городке, претендующем на звание пусть маленькой, крохотной, но столицы, так или иначе оставляют в его жизни свой след, свою отметину.

Случается порой, что на него находит вдруг тоска, ему хочется увидеть долину и каналы в Ле Ронколе, узкие тропинки, убегающие куда-то далеко в поле или ведущие на ток, на площадь. Он бродил по ним, когда удавалось убежать из трактира, и ждал появления какого-нибудь бродячего музыканта, который своей игрой заставлял его забывать все на свете. В иные мнинуты он испытывает угрызения совести перед матерью и отцом, которые трудятся в поте лица, чтобы дать ему возможность учиться, и даже не всегда могут передохнуть. Плохо быть бедняком, жить в постоянных заботах, чувствовать себя рабом, лишенным свободы, вынужденным все время трудиться, покорно согнув шею. Вот какие мысли бродят в голове маленького Пеппино Верди, когда она не занята музыкой. Он прогоняет их, потому что надо продолжать бороться, идти вперед, и меланхолия тут ни к чему, лучше отбросить ее и думать о будущем.

Да, о будущем. Странно, но этот тринадцати- или четырнадцатилетний мальчик, не имеющий ни денег, ни ожидаемого наследства, представляет себе будущее не веселым и увлекательным, стоит лишь счастливо завоевать его, а тяжелой заботой, преследующей его постоянно. Будущее — это нечто более важное, к чему нужно устремиться немедленно, не теряя ни минуты. Только что же ему лучше предпринять — последовать ли совету Селетти, который уговаривает его учиться на священника, углублять свои знания, тем более что ему легко дается латынь, а «что касается музыки, то не стоит»; или, как все более настойчиво рекомендует Провези, посвятить себя исключительно музыке, следуя таким образом и своему собственному заветному желанию, заниматься той самой музыкой, к которой у него столь необычные способности?

Конечно, если б он волен был решать сам, если б мог выбирать, следуя только своему чутью, он давно бы выбрал музыку. Но Пеппино Верди не свободен. Первоначальный и более сильный импульс в этот момент толкает его к мысли, которая будет преследовать еще долго, вплоть до зрелых лет. Это желание разбогатеть, вырваться из нищеты, изменить свое материальное положение, занять свое место в обществе. Но сомнения и колебания длятся недолго. К тому времени, когда ему исполняется пятнадцать лет, Джузеппе Верди свой выбор уже делает, правда, не без помощи Антонио Барецци: никаких духовных семинарий, никаких сутан. Он будет музыкантом. На худой конец, место органиста в какой-либо церкви или преподавателя музыки в какой-нибудь школе он всегда найдет. И он начинает писать свои первые произведения — наброски концерта, военные марши для духового оркестра, духовную музыку, а в 1828 году сочиняет даже симфонию, которая исполняется на пасху. Он делает также переложения фрагментов из опер для духового оркестра, пишет танцевальную музыку. И как раз в это время все чаще начинает бывать в доме Барецци, где собираются члены Филармонического общества Буссето. Здесь он может наконец играть на настоящем фортепиано и к тому же в домашней обстановке. Этот венский «Фритц» не бог весть какая марка, но все-таки настоящий инструмент.

Кончается тем, что этот плохо одетый молодой человек с резкими, грубыми чертами лица проводит в доме Барецци все время. Иногда он садится за стол вместе с хозяевами, иной раз остается и после ужина. Чтобы хоть как-нибудь отблагодарить за гостеприимство, помогает синьору Антонио приводить в порядок бухгалтерские книги его «ликерной лавки», ведет учет, отправляет счета. Кроме того, он дает уроки пения и игры на фортепиано дочери хозяина дома — Маргерите. Это нежная, застенчивая девушка с большими темными глазами. Один из первых биографов Верди Демальдё, родом из Буссето, так описывает ее: «...молодая, красивая, послушная, приятная, не лишенная хорошего вкуса и рассудительности...» Прекрасные, хотя и не столь уж редкие качества для скромной дочери коммерсанта из поданской долины. Маргерита — черные волосы потоком струятся вдоль бледного, тонкого лица — ровесница Верди. Она сразу же ощущает себя зависимой, оказавшись в подчинении у этого строгого, вполне благовоспитанного, но такого угрюмого учителя музыки. Она испытывает к нему нечто большее, нежели простую симпатию. Необычное влечение, какого никогда еще не переживала прежде. И какая-то особая робость охватывает ее, когда он рядом и объясняет, как держать руки на клавиатуре и владеть пальцами, как подавать звук и держать дыхание. Она, разумеется, не выдает себя. Напротив, сдержанная по натуре, она становится еще более замкнутой. А что же в таком случае чувствует Пеппино, который и так уже страдает при мысли, что стольким обязан Барецци и до сих пор еще не самостоятелен материально? Он злится, он хочет иметь возможность обеспечить хотя бы себя. Он ставит на карту, которая кажется самой подходящей в этих условиях, — пытается получить место органиста в Соранье. Это не бог весть что, но все-таки он сможет приносить домой хоть немного денег. Вот почему, едва ему исполняется шестнадцать лет, он обращается в церковный приход Сораньи с прошением принять его на должность органиста. Но ему предпочитают другого музыканта. Как обычно, Барецци заботится о том, чтобы дать нашему Пеппино случай взять реванш, и устраивает вместе с Провези академию (В XVIII и в начало XIX века так назывались авторские концерты, устраиваемые композиторами, а также музыкально-исполнительские публичные собрания, которые организовывались содружествами любителей музыки.), на которой молодой Верди может показать свои самые удачные произведения. А они, сразу же отметим это, не представляют собой ничего особенного. Обычная музыка, какая пишется по разным поводам, даже не очень красивая, и нет ничего такого, что предвещало бы появление восходящего гения. Наверное, есть кое-какие оригинальные мелодии, возможно, даже чувствуется темперамент и сдержанная сила, но не более, хотя Провези, составляя приглашение на академию, и не упускает случая отметить, что речь идет о произведениях «...того гения, который рождается сегодня и который очень скоро станет самым прекрасным украшением нашей родины».

И этот гений сам себя таковым, конечно же, не считает, не чувствует себя во власти святого огня искусства. Случается порой, что после неудачной попытки стать органистом он переживает минуты печали, грустного одиночества. Ему так хочется уехать из этого городка — Буссето, — здесь ему уже тесно. Его по-прежнему манит Милан, но ломбардская столица пока что остается неосуществимой мечтой. Лучше не думать о ней, продолжать занятия и надеяться на какие-то изменения к лучшему. К тому же ведь есть еще Маргерита. От урока к уроку молодые люди становятся все разговорчивее, их беседы все дольше, а взгляды все пристальнее. Явно зарождается нежное чувство. Возможно, Пеппино думает о браке с этой доброй и милой девушкой, которая могла бы принести ему в приданое кое-что весьма существенное, такой возможностью не стоит пренебрегать.

В 1831 году в Буссето совершается несколько ограблений, которые возмущают общественное мнение и производят сильное впечатление на жену Барецци. Жилище богатого коммерсанта может стать соблазнительной приманкой для воров, способных на все. Лучше, если в доме, кроме Антонио, будет еще какой-нибудь мужчина. И лучше, если это будет надежный человек. И она предлагает молодому Верди прекрасную комнату. Все равно он целые дни проводит у них — в доме или в лавке — отчего бы ему не оставаться тут и на ночь? Верди соглашается и вскоре перебирается в дом Барецци, оставив пансион сапожника Пуньятты. Теперь он живет в хороших условиях, в его распоряжении настоящее фортепиано. Хозяйка ему доверяет, Барецци относится как к родному сыну и все больше возлагает на него надежду как на будущего знаменитого музыканта. По его мнению, в Буссето Пеппино уже выучился всему, чему можно было. Провези больше ничего дать ему не может... Теперь нужна более серьезная школа, которая оказалась бы прочным фундаментом для его карьеры. Напрасно он колеблется, надо ехать в Милан совершенствоваться. Ему нужны деньги, Барецци готов платить триста лир в год. Больше не в силах. Но трехсот лир все равно не хватит, даже если ограничить себя только самым необходимым. Хорошо, если б дало столько же и благотворительное общество «Монте да Пьета» — в виде стипендии, пособия или просто как подарок, в порядке благотворительности — назвать можно как угодно. Это не безнадежная затея, но отнюдь и не простая. А пока надо убедить отца, Карло Верди, написать бумагу в дирекцию «Монте» и направить прошение Марии Луизе, пармской герцогине.

Так все и происходит. Но ведь известно, как движутся подобные дела: бюрократическая волокита тянется долго, бесконечно долго. Сменяются времена года, а ответа все нет. Жизнь в Буссето течет по привычному руслу, и все так же вздыхает Джузеппе Верди. Он ждет не дождется часа, когда определится наконец его будущее, чтобы всерьез заняться им. И отец его тоже неспокоен. Сколько лет учится сын, сколько времени занимается музыкой и искусством! Это без сомнения, благороднейшее занятие, но оно не приносит никаких доходов. И он, Карло, не в силах тянуть дальше. Он хочет знать, что Пеппино начал в конце концов настоящую карьеру. Ему надо, чтобы этот его единственный сын стал сам зарабатывать себе на жизнь. Каждый должен что-то приносить в семью, и слишком уж долго Пеппино ничего не вносит в дом.

Наступает 1832 год, и в январе администрация «Монте ди Пьета» сообщает, что «Верди Джузеппе, сын Карло, занимающийся музыкой молодой человек, чрезвычайно благоразумный и неизменно усердный», но бедный, добавляет она, из скромной семьи, не имеющей «тех средств, которые необходимы, чтобы продолжать начатую карьеру», и это служит основанием, на котором она решает помочь ему и выделяет триста лир в год «в течение четырех лет», дабы он мог закончить учение.

Вот это действительно новость так новость. Теперь Милан уже не волшебная, запретная мечта. Она становится реальностью. Можно строить конкретные планы. Приходит весна, и поданская долина снова вспыхивает всеми своими красками — голубое небо, зеленые поля и деревья, красная земля и закаты. Дни становятся длиннее, вечера мягче, ночи теплее. Весна помогает приблизить мечту о Милане. И синьора Барецци замечает, что между ее дочерью и Пеппино возникло нежное чувство. Она вмешивается твердо и решительно. Ладно, уроки уроками, прекрасно, что они занимаются музыкой, но молодые люди больше не могут оставаться одни и давать повод для сплетен злым языкам в городе. Она лишает Маргериту той небольшой, совсем жалкой свободы, какая ей позволялась. И пусть Пеппино займется делом, подумает о будущем. А дальше видно будет. И синьора Барецци весьма довольна, что молодой человек уезжает в Милан. Разлука пойдет на пользу: если чувство искреннее, оно не остынет. Если не очень сильное, все сразу же пройдет и больше не о чем будет говорить.

Верди приезжает в Милан жарким летним днем 1832 года и 22 июня подает свое смелое заявление, вернее — прошение императорско-королевскому ломбардо-венецианскому правительству о том, чтобы его зачислила в качестве ученика, имеющего стипендию, в императорско-королевскую консерваторию в Милане. Составляя это прошение, он, конечно, понимает, что делает самый важный в своей жизни шаг. Миланская консерватория — смысл всех его устремлений. Он не без тревоги отмечает, что вышел из допустимого для этих занятий возраста, «будучи уже восемнадцати лет», но надеется, что выдержит испытания, «которым будет подвергнут».

На беду, однако, испытаний этих он не выдерживает. Перед комиссией, возглавляемой Франческо Базили, Верди Джузеппе, сын Карло Верди и Луиджи Уттини, так исполняет «Каприччо в ля мажоре» Генриха Герца, что экзаменаторы хмурятся, скривив нос. Спору нет, проба по композиции проходит лучше, легкость его мелодий вызывает одобрение. Базили в отчете президенту консерватории графу Сормани отмечает: «...что же касается сочинений, которые он представил как свои, то я совершенно согласен с синьором Пьянтанидой, маэстро контрапункта и вице-директором, что если он всерьез и терпеливо изучит правила контрапункта, то сможет управлять своей фантазией и, возможно, преуспеет в композиции... Позволю заметить, что из-за чрезмерного числа учеников и тесноты помещения мне приходится постоянно выслушивать жалобы на трудные условия для занятий в классе, особенно тем, кто обучается игре на фортепиано, поскольку им приходится распределять время для упражнений на инструменте».

Ничего не поделаешь: мест мало, этот молодой человек уже вышел из возраста и не проявляет каких-либо исключительных способностей. Вдобавок он даже не подданный королевства. Ответ может быть только отрицательным. Кроме того, по мнению одного из экзаменаторов, Антонио Анджелери, теоретика, видимо, помешанного на технике игры и постановке рук, «Верди не умеет и никогда не научится играть на фортепиано». Члены комиссии, разумеется, не расходятся во мнении. Они единодушны в своем решении. 9 июля 1832 года комиссия со спокойной совестью выносит авторитетное заключение, и граф Франц Гартинг, губернатор Милана, разрешает дирекции консерватории отклонить прошение, с такой надеждой составленное молодым жителем Буссето.

Это не провал. Это удар палкой прямо по голове. И последствия рискуют стать драматическими. За свои восемнадцать лет Верди испытал очень мало удачных минут. Он создал себя сам, невероятной силой воли. Он учился как мог, жертвуя всем, не давая себе ни минуты отдыха, забывая про молодость. Он поставил в трудное положение родителей и, видимо, чувствует себя виноватым. Он уже давно мечтает только о том, чтобы поступить в Миланскую консерваторию, чтобы заниматься наконец по всем правилам и приобрести уважение сограждан. Милан в этом смысле кажется ему Меккой, страстно желанной целью. Он делился своими мечтами с Маргеритой. И вот теперь, после стольких надежд, на него внезапно обрушивается грубая и злая действительность. Никакой консерватории, никакого диплома, никаких серьезных занятий.

До конца своих дней угрюмый крестьянин из Ле Ронколе не забудет этот провал, который считает оскорблением. Он и слышать не захочет больше о профессорах, дипломах, аттестатах, экзаменах. В ящике своего письменного стола он сохранит бумаги, связанные с его прошением о приеме в консерваторию, с краткой и сухой припиской: «В году 1832, 22 июня. Прошение Джузеппе Верди о зачислении в Миланскую консерваторию. Отвергнут». Эта рана так никогда и не заживет окончательно. На этом закончены и прекращены раз и навсегда разговоры о каких бы то ни было школах. Ему это невыгодно. В результате от всей этой истории у него останется только преувеличенная заносчивость самоучки. И тем профессорам, которые провалили его, он не простит. И предпочтет вслух не вспоминать об этом экзамене.

Верди чувствует себя выброшенным, вынужденным отказаться от чести получить официальный диплом, который для человека его происхождения имеет особую ценность. Денег у него, как обычно, очень мало. Пока что живет в квартале Санта-Марта, в доме племянника дона Селетти, учителя грамматики в Буссето. Хозяин дома не симпатизирует своему молодому постояльцу, такому неотесанному, такому грубому, не способному и двух слов сказать в простоте душевной или хотя бы улыбнуться. Верди Милан не нравится, город чужд ему, враждебен. Он не находит себе места в нем, и это беспокоит его.

Он начинает заниматься с Винченцо Лавиньей, достаточно известным оперным композитором, преподавателем сольфеджио в консерватории и маэстро ди чембало в театре «Ла Скала». Тяжелые условия, в которых оказывается Верди, и перенесенный удар делают его еще более замкнутым и угрюмым. Он не завязывает дружеских отношений ни с кем из сверстников, не бродит по городу, разглядывая витрины, площади, памятники. Одно время он даже думает бросить карьеру музыканта и вернуться в Буссето, жить там как-нибудь. Успех представляется ему далекой, прямо-таки призрачной химерой. И все же он решает не отступать. У него нет другой дороги впереди. Он точно знает это. Он запирается в своей комнате и занимается, упражняется на фортепиано и на нотной бумаге. Он выходит из дома только для того, чтобы пойти к Лавинье. Иногда бывает в «Ла Скала», где идут в основном оперы Доницетти и Меркаданте, иногда ставятся оперы Беллини, реже сочинения Россини (но не последняя его опера, подлинный шедевр, — «Вильгельм Телль»), и нет ни одной оперы иностранного композитора. С Лавиньей, большим почитателем Паизиелло (для него музыка остановилась на этом милом и гениальном, но слезливом композиторе), он делает успехи в занятиях. Но что касается сочинения музыки драматической, эта школа дает ему очень мало, почти ничего. «Помню, — расскажет Верди, уже будучи знаменитым, — что в одной симфонии, написанной мною, он выправил всю инструментовку в манере Паизиелло. Хорош же я буду, решил я, и с того момента больше не показывал ему ничего из своих свободных сочинений. И в течение трех лет, проведенных с ним, я писал только каноны и фуги, фуги и каноны, под всеми соусами. Никто не учил меня инструментовке, не подсказывал, как писать драматическую музыку».

Можно верить ему. Такова уж итальянская музыкальная среда. Устремления, хотя и скрытые, и путаные, этого юноши не могут найти отклик у такого учителя, как Лавинья. Однако что переживает Верди в эти годы? Он оставляет ничтожно мало свидетельств этому. Мы можем попытаться представить себе все путем дедукции. Итак: он идет от земли, учится мало и бессистемно. Он молод и строит очень путаные планы и проекты. Он хочет славы оперного композитора, но прежде всего хочет денег. Он тверд или нерешителен, неуверен или высокомерен. А может быть, ни то и ни другое, или все сразу. С детства пройдя тяжелые испытания, переживая лишения и унижения, вынужденный без конца писать просьбы и подавать прошения, к концу этого первого жизненного этапа он оказывается разочарованным, опасается, что напрасно потратил годы, гоняясь за неосуществимой мечтой. Таков Джузеппе Верди между восемнадцатью и двадцатью годами. Молодой человек, возможно, еще не понимающий самого себя, не знающий правил, принятых в мире театра, не имеющий за плечами каких-либо традиций, не обладающий прочной культурой, но совершенно определенно желающий только одного — несмотря ни на что, покончить с этой жизнью, полной жертв и лишений, вырваться раз и навсегда из нищеты, освободиться от ее гнета во что бы то ни стало. У него всего два костюма, и оба старые. Никакого представления о правилах этикета. Он не в состоянии поддержать беседу в салоне. У него нет покровителей. Все, чем он обладает, — это его талант, а также желание и упорство, которые не имеют границ.

Чтобы расширить свои музыкальные познания, он переписывает сочинения великих композиторов: Корелли, Марчелло, Баха, Моцарта, Генделя, Бетховена. Изучает их самым тщательным образом, с предельной сосредоточенностью, почти со злостью. Он хочет набить руку. Его дни так заполнены занятиями, что времени не остается больше ни на что. Самое большее, что он может позволить себе, когда устает и хочет отвлечься, — это чтение какого-нибудь исторического или авантюрного романа. Читает Библию. И чем больше проходит времени, тем упрямее он стремится уединиться и не доверять никому, кроме самого себя. Этот период миланской жизни, эти четыре года, проведенные с Лавиньей, определяют характер Верди. Если и прежде он был замкнутым, то теперь делается еще более нелюдимым. Он становится почти нетерпимым, ушедшим в себя эгоистом. В конце 1833 года, получив известие о смерти своего первого учителя музыки маэстро Фердинандо Провези, он вспыхивает гневом и вместе с тем страдает от огорчения. Он искренне любил Провези, но он не может даже приехать на похороны: поездка из Милана в Буссето ему не по карману. Провези он обязан многим. Глубокое уважение и взаимное доверие всегда связывали учителя и ученика. Кроме того, Провези, так любивший свободу, лишенный и тени лицемерия, презиравший любые компромиссы, оказал большое влияние на мальчика из Ле Ронколе.

Это Провези дал ему прочитать Витторио Альфьери (Итальянский писатель-патриот. По словам Стендаля, героические трагедии выдающегося драматурга воздействовали «на создание итальянского характера».), он подсказал Верди, пятнадцатилетнему подростку, мысль сочинить кантату «Безумие Саула» на стихи поэта bp Асти. Это Провези научил его контрапункту, и Верди смог заменить его несколько раз за органом в соборе Буссето. Так что можно утверждать — и это будет недалеко от истины, — что Провези научил его большему, чем Лавинья. И теперь он даже не может отдать ему последнюю дань уважения. Он осужден оставаться в Милане. Как гнетуща и отвратительна нищета! Как тяжело переносить ее!

Город, где Верди переживает пору своего нищего и печального ученичества, живой, открытый, доброжелательный, многолюдный. Людям здесь живется хорошо, хотя антиавстрийское движение и начинает давать о себе знать. Члены «Молодой Италии», патриотической организации, которую год назад основал Мадзини (Вождь республиканско-демократического крыла итальянского Рисорджименто, основатель «Молодой Италии». Манифестом революционного искусства стала его книга «Философия музыки», вышедшая в 1836 году.) объявлены правительством государственными преступниками. В самых известных салонах, где рождается общественное мнение — Конфалоньери и Маффеи, Бельджойозо и Мандзони, — говорят о ликвидации зависимости от Австрии, о национальном единстве. Нарасхват покупают последние литературные новинки — «Этторе Фьерамоска» Массимо Д'Адзельо и по-прежнему пользующиеся невероятным успехом «Мои темницы» Сильвио Пеллико, которые продаются уже более года.

Верди тоже среди читателей Пеллико и Д'Адзельо. Однако еще нельзя утверждать, что ему уже близка идея национального объединения страны и обретения ею независимости. Пока что его гораздо больше волнует другое. Ему двадцать лет. И если провести кое-какие сопоставления, то можно лишь окончательно пасть духом. В его возрасте Россини был уже знаменит, Моцарт прославлен на весь мир, Беллини признан многообещающим талантом. Он же все еще находится в обучении у Лавиньи и не имеет никакой надежной перспективы. Конечно, со смертью Провези открылась вакансия — место органиста в соборе и учителя музыки в Буссето. Но не такое уж это большое счастье, и о славе тут мечтать не приходится. Тем не менее хоть что-то определенное — твердый оклад и еще кое-что. Понятно, что Антонио Барецци начинает хлопотать — старается обеспечить своему любимцу место Провези.

Настоятель, однако, не любит Верди. У него свои основания возражать против этого назначения. Начать с того, что священник не испытывал симпатии к этому свободолюбцу Провези, который никогда не признавал церковной иерархии и не был набожно почтителен к верховным властям. И теперь этот молодой человек из Ле Ронколе, у которого, говорят, плохой характер и слишком велика гордыня, не внушает ему особого доверия. Поэтому дон Джан Бернардо Балларини, прибегая ко всяким уловкам, откладывает решение и под разными предлогами тянет время. Это коварный и неутомимый интриган, которому за каждым углом мерещатся революционеры. В конце концов ему удается все запутать и помешать Верди стать органистом в соборе.

И вся эта жалкая возня, словно в змеином гнезде, все эти провинциальные интриги ведутся из-за какого-то незначительного места. Верди огорчен. Он знает, что в Буссето у него как органиста и учителя музыки нет соперника. Знает также, что эта должность означает для него кусок хлеба, способ обрести самостоятельность. У него же нет возможностей, какие есть у его сверстника Рихарда Вагнера, который в это же самое время в Дрездене учится в университете, слушает лекции по эстетике и филологии, сотрудничает в журналах, путешествует, вращается среди «золотой молодежи» в Праге. У Пеппино совсем другие, весьма ограниченные горизонты. Он продолжает свою привычную миланскую жизнь. Лавинья говорит, что доволен «его усердием и способностями» в изучении музыки. Верди проявляет себя с лучшей стороны, заменив буквально в последнюю минуту дирижера, когда нужно было исполнить «Творение» Гайдна в благотворительном концерте Филармонического общества. В то же время он делает все, чтобы набраться опыта, — все чаще бывает в «Ла Скала», почти наизусть выучивает партитуры Доницетти. Денежные заботы, однако, все сильнее дают о себе знать. «Монте ди Пьета» Буссето, узнав, что Верди не принят в консерваторию, не перечисляет Барецци триста лир, которые тот добавил к своим тремстам и передал Пеппино, чтобы тот мог жить и учиться в Милане. Отец не имеет возможности помочь ему, он хочет, чтобы сын начал наконец хоть что-нибудь зарабатывать. Любовная история с Маргеритой (довольно вялая, по правде говоря, со стороны Верди) не может завершиться браком до тех пор, пока будущий супруг не получит определенного, постоянно оплачиваемого места. Но и это еще не все. Больше всего огорчает Верди, что знать Буссето видит, как он зависит от благородства одного из них, что он должен быть признателен и благодарен Барецци. Эти чувства он, несомненно, испытывает, но они тяготят его, раздражают, мешают жить. Он совсем не создан для того, чтобы быть кому-то за что-то обязанным. Он хотел бы покинуть этот городок, где под тем или иным предлогом его лишают даже места органиста. Верди живет в Милане, учится и страдает. Получает известие о смерти сестры Джузеппы. Никак не реагирует на это. Боль свою держит при себе. К тому же он привык, можно сказать, наследственно подготовлен к плохим известиям. Даже на этот раз все из-за тех же проклятых денег он не едет домой на похороны.

Затем происходят кое-какие перемены. Должность органиста в соборе и учителя музыки решено поручить двум музыкантам, а не одному, как прежде. Однако понадобится еще немало всяких интриг, рекомендаций и «сражений» между настоятелем и сторонниками Верди, прежде чем что-то определится. И тогда он едет в Парму и держит экзамен у маэстро Джузепие Алинови. Тот в марте 1836 года выдает ему свидетельство, в котором утверждает, что желающий получить место учителя музыки молодой человек «достаточно опытен в своем Искусстве и обладает такими знаниями, что может стать маэстро в Париже и Лондоне, не только в Буссето». Место будет за ним, тем более что он может также предъявить и свидетельство Лавиньи, в котором тот не только говорит, что «Джузеппе Верди из Буссето, что в государстве Парма, изучил под моим руководством контрапункт и похвально занимался двух-, трех- и четырехголосными фугами, а также канонами, двойным контрапунктом и так далее, и потому может учить музыке наравне с любым профессиональным преподавателем», но и уточняет, что его поведение «за все время, проведенное со мной, было исключительно тактичным, уважительным и благонравным».

Вот и все. Занятия окончены. Место он вот-вот получит. Предстоит трудовая жизнь, долгий путь к успеху. Молодой музыкант начинает мечтать о либретто, о сюжетах для опер, о чувствах, которые можно раскрыть в музыке. Он хочет писать для театра. А вынужден между тем довольствоваться свидетельством, заверяющим, что обладает хорошими профессиональными качествами и похвальной нравственностью. Всеми этими заверениями, интригами, любезностями, умасливаниями он уже сыт по горло. Чтобы вырваться из Буссето, он даже пытается получить место органиста в капелле в миланском пригороде Монца. В Милане он мечтает о славе, репетициях в «Ла Скала», соглашениях с издателем, подборе певцов, костюмов — словом, о жизни в огнях рампы. В Милане он все-таки ближе к этому миру, хоть он ему пока еще недоступен. Он ведет обычный образ жизни: в занятиях, лишениях, совершенно без друзей, с комком злости в душе. Это фанатик, почти самоучка, которому суждено навсегда остаться без официального диплома.

Самолюбивый и нелюдимый, он делает что может, стискивает зубы, постигает музыку и упрямо шагает вперед. Хочет обратить на себя внимание в театральных кругах, пытается познакомиться с музыкантами и импресарио. Но задача эта не из легких. Верди не умеет устанавливать связи, вести переговоры, улыбаться. Не умеет — и все. Так, без особых надежд, идет его жизнь. Время от времени он напоминает о себе своему покровителю из Буссето: что слышно насчет места учителя музыки? Можно ли на это рассчитывать? Снова пишутся просьбы, прошения, отношения со все той же неизменной ритуальной фразой в конце: «С покорнейшим и нижайшим почтением ваш слуга». После долгой волокиты он все-таки добивается назначения. Теперь он — учитель музыки в Буссето «для обучения молодежи». Ему 23 года, у него аттестат, полученный у частного педагога, и смутная надежда написать оперу для провинциального театра.

Пока он довольствуется незавидным, но твердым жалованьем. И хочет создать семью. Скромная свадьба с Маргаритой празднуется в мае 1836 года. Медовый месяц длится недолго. Молодые супруги едут в Милан, живут в доме Селетти. Вскоре возвращаются в Буссето и располагаются в палаццо Руска. Как всегда, помогает Барецци, ведь жалованье у Верди очень скромное. Он дает уроки, выступает с концертами, пишет хоры для трагедий Мандзони «Адельгиз» и «Граф Карманьола». Заявляет о себе и «Пятым мая» — «одой для певца-солиста». Эти сочинения не сохранились. Возможно, их уничтожил сам Верди, позднее. Может быть, они затерялись при переездах. Профессия учителя музыки ему не нравится. Она скучна. У него не хватает терпения. Он не годен для такой работы. Другие цели влекут его. Между тем по городу идут всякие разговоры. Две партии — вердиевская и антивердиевская — все еще смотрят друг на друга исподлобья. А тут еще «Монте ди Пьета» не собирается возвращать деньги, которые Барецци дал Верди в долг для учения в Милане. Какая низость, какие жалкие интриги, какое коварство из-за грошей, как скучны, однообразны эти серые будни прислужника музыки! И как противно продолжать эту жизнь! Так хочется уехать и бросить все: настоятеля, Барецци, «Монте ди Пьета», подесту, спесивую знать, общину, музыкальную школу, академии. Уехать, рискнуть, испытать судьбу, писать оперы, всерьез стать кем-то.

Один из биографов Верди, Гарибальди, говорит об этом периоде его жизни как о «цветущей весне». Ничего подобного, ни о каком цветении, а тем более о весне, не может быть и речи. Верди даже жалеет, что не предпочел уехать в Монцу. В Буссето он чувствует себя связанным, стиснутым между признательностью, которую обязан испытывать к Барецци, и неприязнью настоятеля, враждебностью приходского священника, пристрастиями членов Филармонического общества и серостью бесперспективной, однообразной жизни. «Я провожу свою самую прекрасную пору жизни в пустоте», — жалуется молодой музыкант в одном из писем. Возможно. Но есть сведения, что он только что закончил оперу — «Рочестер». В Милане, конечно, нечего и думать поставить ее. Он пытается сделать это в Парме. Проходит более года в ожидании ответа. И все тихонечко сводится на нет. Кто рискнет довериться неизвестному молодому автору из поданской долины, который заявил о себе лишь сочинением музыки для духового оркестра? И почему кто-то должен помогать ему, если он не имеет ни имени, ни солидных рекомендаций?

В марте 1837 года у Верди рождается дочь Вирджиния. Он пишет для нее колыбельную. Событие это не вносит радости в семью, что живет в палаццо Руска. «Рочестер» по-прежнему лежит в ящике стола. За 675 лир в год Верди должен пять дней в неделю заниматься с учениками чембало, фортепиано, пением, органом, обучать их контрапункту и свободному сочинению. Да, кроме того, обязан помогать музыкантам-любителям из Филармонического общества устраивать многочисленные концерты. Такова его жизнь этой «цветущей весной». В июле 1838 года он опять становится отцом, теперь у него рождается сын — Ичилио. А спустя несколько дней умирает дочь. Верди 25 лет, и ему кажется, что мир рушится, что он проклят судьбой. Маргерита едва не сходит с ума, с каждым днем теряет силы. Впереди никакого просвета. Верди чувствует: останься он в Буссето, у него больше не хватит мужества сопротивляться. «Родное дикое гнездо» его решительно не устраивает. Надо бежать отсюда. Ему нужен простор, который вдохновлял бы к действию.

Наступает сентябрь. В музыкальной школе в это время каникулы. Верди решает поехать вместе с женой в Милан. Он хочет завести какие-нибудь полезные знакомства в ломбардской столице, понять, можно ли договориться с кем-нибудь из импресарио, познакомиться с либреттистами. На поездку нужны деньги. Он снова обращается за помощью к тестю и просит сохранить эту просьбу в тайне. Барецци, человек мягкий и очень добрый, хоть немного и тревожится за деньги, что одалживал ему прежде, все же снова дает в долг. Маргерита и Пеппино получают возможность уехать в Милан. Здесь издатель Канти только что напечатал его «Романсы для голоса и фортепиано» — первые вердиевские сочинения, вышедшие из провинциальной безвестности. Это не бог весть какое необыкновенное открытие. И все же в некоторых из романсов уже можно заметить ту счастливую и оригинальную творческую фантазию, что спустя много лет раскроется во всем блеске в «Трубадуре», «Риголетто» и «Аиде». Печальная, но в то же время мужественная мелодия, что рождается в глубине души, так далека от лиризма, элегичности и расслабленности, присущих Доницетти и Беллини.

Официальная критика не замечает эти «Романсы». Не обращают на них внимания ни солидные издатели, ни импресарио. В конце концов они пригодятся ему хотя бы там, в Буссето. Так или иначе, первый шаг сделан. Тем временем Верди получает в Милане кое-какие обещания, пожелания и дальше запастись терпением. Заводит некоторые знакомства. В итоге: чуть больше, чем ничего. В конце октября он возвращается в Буссето. Два месяца, проведенные вблизи «Ла Скала», послужили лишь передышкой. У него полный чемодан всяких «увидим», «возможно» и «чуть позже». И ничего определенного.

Опять продолжается привычная жизнь: уроки, ученики, члены Филармонического общества, духовые оркестры, пьесы для фортепиано, выступления в концертах, игра на органе. Все одно и то же, все можно предвидеть заранее. Он чувствует себя выбитым из колеи, отброшенным от дороги, от «столицы» (так он называет Милан), от людей, имеющих вес, он совсем запутался во всех этих неприятностях: Барецци, который требует денег от «Монте ди Пьета», администраторы благотворительного общества, что уклоняются от определенного ответа, Карло Верди, дрожащий от страха, что в случае, если «Монте» не вернет долг, платить придется ему. И вдобавок, как будто всего этого недостаточно, усиливается неприязнь настоятеля. Все та же песня. Слишком уж мал этот городок Буссето. Не по нему. Решение, которое столько раз зарождалось, но все время откладывалось из-за различных опасений, колебаний, нерешительности, теперь принимается окончательно. В одно прекрасное утро Верди чувствует, что больше не в силах жить в этом крохотном провинциальном мирке, понимает, что дошел до предела. И тогда он пишет письмо мэру Буссето. Вот его начало: «Хорошо понимаю, что несчастливейшему городу моему ничем не могу быть полезен, как бы того ни хотел...» Финал очевиден — Джузеппе Фортунино Франческо Верди, учитель музыки в городе Буссето, подает в отставку.

Мы не знаем, как отнесся к этому Барецци, который все же должен был дать согласие. Известно только, что те члены Филармонического общества, которые поддерживали Верди в борьбе с братией настоятеля, очень обиделись и обвинили его в неблагодарности. Что ж, прекрасно, Верди и это переживет. Его решение твердо: он поедет в Милан. Без контрактов, без надежды на заработки, без ощутимых перспектив. Итак, в Милан. Пусть будет что будет, он поедет в Милан сделать свою ставку, испытать судьбу, чтобы стать музыкантом, чтобы стать человеком.

← К содержанию | К следующей главе →